Предлагаю к обсуждению статью писателя Дмитрия Ольшанского "Мальчик с ножом в голове". Ссылка на оригинал здесь: http://izvestia.ru/news/532259
А здесь я размещаю текст этой статьи с незначительными сокращениями. И так...
Младенец Иоанн Никифорович Чеполосов был сыном угличского крепкого хозяйственника и жил всего шесть лет. Важно, однако, не как он жил, а как умер: в 1663 году его похитил отцовский приказчик, посадил у себя дома в какой-то ларь или, опять-таки, ящик, издевался над ним две с лишним недели, а потом нанес мученику двадцать четыре ножевых ранения, а двадцать пятым ударом всадил нож ему в голову, где тот и остался. Тело, закопанное в болоте, нашли, потом нашли приказчика, потом мощи оказались нетленными, начались чудеса, но митрополит, испугавшись, что канонизация мальчика обернется пиаром старообрядчества, приказал снова похоронить его в стене храма, потом в храм пришли советские реставраторы и нашли мальчика, потом советская судмедэкспертиза сообщила, что ребенок и в самом деле скончался от ранения в голову каким-то острым предметом, потом мальчик попал в запасник музея, потом его оттуда извлекли и отдали в церковь, точнее, в три церкви, в Корсунской ведь только его голова… Но так ли все это важно?
А важно – другое.
Тогда, в 1663-м, его только что похоронили, а приказчика только что арестовали и отправили в угличское СИЗО – и наверняка собирались казнить. И вот в этот момент мертвый мальчик приходит во сне к своей матери и просит ее похлопотать за своего убийцу. Мне кажется, можно представить себе реакцию матери, у которой только что убили шестилетнего сына и которую призывают убийце как-нибудь помочь, - даже если такая просьба исходит от призрака, от того самого сына. Нет, мать на такое не согласится. Она и не согласилась, забыла про сон, промолчала. Но следующей ночью Иоанн Никифорович Чеполосов явился уже и ей, и отцу – и на этот раз не столько просил, сколько требовал, угрожал даже.
Аще не избавите от казни убийцу, то мене не токмо зде, но и в будущий век зрети лишитеся, - строго сказал Иоанн Никифорович своим родителям, и родители испугались, и побежали в СИЗО, а поскольку папа был крепкий хозяйственник, да и правового государства в семнадцатом веке, как и сейчас, не было, - убийцу выпустили.
Но почему житию нужен этот, вне всякого сомнения, неправовой эпизод? Почему недостаточно того факта, что мальчик – безвинно погибший страдалец, приказчик – маньяк, зло побеждено, а справедливость восторжествовала? Зачем святой приказал папе с мамой занести суду и следствию? Ведь это только через триста с лишним лет выглядит благородно, а если на наши деньги? – отец, конечно, в строительном бизнесе, а убил какой-нибудь среднеазиатский менеджер низшего звена, и вот уже в социальных сетях перепечатывают фотографию мальчика с проклятиями убийце, и громче всех бушуют националисты, но вообще-то весь город в шоке, в таблоидах – репортаж с похорон, мать увозят на «Скорой»… так почему же Иоанн Никифорович вернулся на мгновение из жизни вечной в жизнь эту – для того только, чтобы заступиться за того, кто нанес ему двадцать четыре ножевых ранения, а двадцать пятым ударом убил, воткнув нож в голову?
Потому что нужно выгнать, выблевать из себя справедливость. Справедливость – парадная добродетель ада, именно ее ад несет с гордой уверенностью, с ощущением моральной победы, ведь «так и надо», «за дело», «все по заслугам», «а вы хотите, чтоб эта мразь на свободе гуляла?» И ничто так не украшает ненависть, как возможность ненавидеть законно.
Все кого-нибудь ненавидят. Чиновники – американских агентов влияния, провоцирующих массовые беспорядки, а мнимые те агенты, митингующие активисты, - чиновников, протоиереи – современных художников и присущих им кураторов, а художники и кураторы – протоиереев, а еще полицейских и судей, борцы за русское дело – нерусских, а потенциальные шахиды – наоборот, русских, трудящиеся (если такие еще остались) – капиталистов, а капиталисты – люмпенов-халявщиков, девки с ногами – старух с тележками на колесах, а старухи – девок, ишь, проститутки.
И все вместе особенно ненавидят наркоторговцев, педофилов и детоубийц, так как в случае с ними требованию справедливости - совсем нечего противопоставить.
И действительно, у всех имеются свои резоны требовать приговоров, тюремных сроков, казней, люстраций и депортаций. И можно пробовать возражать, пока речь идет только об активистах на митинге, о художниках в церкви, мигрантах на рынке, борделе в подъезде, борделе в парламенте и суде – но как спорить с жаждой возмездия, когда у сына двадцать пять ножевых, а сам нож – в голове? Неужели и это не есть тот единственный случай, когда добро должно ликвидировать зло – окончательно, явно, физически?
Но убитый триста с лишним лет назад и закопанный на болоте, потом похороненный в земле, потом выкопанный и замурованный в стене, потом найденный реставраторами и спрятанный в запасниках музея, потом вынутый из музея и отданный в церковь, точнее, по частям отданный в три церкви шестилетний угличский мальчик, вера которого так далека от морали и справедливости – все больше чернуха какая-то, экстремизм, - так вот, мальчик этот упрямо хочет от нас невыносимого, невозможного.
Всех простить.
Что скажете, православные?