Глава 6: Священномученик Евфимий Горячев
(из книги Иеромонаха Дамаскина (Орловского) «Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ столетия»).Примером преданности православной вере, стойкости и смирения является для нас земной путь священника Евфимия Горячева.
Евфимий Никитич Горячев родился в селе Никольское - Бурнуки Пензенской губернии в 1884 году в бедной крестьянской семье. Родителей лишился в раннем возрасте. Сначала был на попечении старших сестёр. Затем его взяли на воспитание в семью дяди Алексея и его жены Александры, являвшейся мальчику крёстной матерью. У них было своих четверо сыновей, но и к Евфимию относились, как к родному. Семья была богобоязненной. Тётушка даже среди православных односельчан отличалась глубокой религиозностью и рассудительностью.
Даже местный священник, направлял к ней людей, нуждающихся в добром совете. Когда Евфимию исполнилось семь лет, бездетный священник попросил Александру отдать ему на воспитание сироту. Крёстная очень была привязана к приемному сыну, который рос кротким и послушным ребёнком. Но мудрая женщина понимала, что священник сможет дать её крестнику лучшее образование.
Батюшка определил Евфимия в двухклассную школу, которая в тот год была преобразована в семинарию. Вместе с тем растил мальчика так, чтобы он ничем не отличался от крестьянских детей. Одевал соответственно, обувал в лапоти. Считал, что отроку полезно с раннего возраста учиться самостоятельности. Ведь кто знает, как сложится жить юноши, не имеющего поддержки от родителей.
Евфимий был прилежным в овладении знаниями. Учась в семинарии, подрабатывал, давая частные уроки.
Окончив семинарию, юноша поступил учителем в школу села Архангельского и проработал в ней семь лет. Село было крестьянское, но в трёх верстах была железнодорожная станция Чаадаевка. Здесь жили служащие, купцы, предприниматели. Среди них немало образованной и трудолюбивой молодёжи, умеющей трудиться и отдыхать.
Сельские и станционные молодые люди дружили и общались между собой. Евфимий, как человек образованный, весёлый, общительный, к тому же отличный танцор, был душой местного общества. Здесь он едва не женился на дочке состоятельного лесопромышленника Попова.
Семья Поповых имела лесопильный завод, капитал в банке, большой дом, в котором часто собиралась молодежь. Пользуясь всеми благами светской жизни, они вместе с тем были глубоко религиозные люди. Не пропускали ни одной праздничной или воскресной службы в церкви. К своему благосостоянию относились, как к милости Божией. Больше, чем материальный достаток, они ценили духовную настроенность человека.
Лесопромышленник, заметив, что дочери нравится благонравный и верующий Евфимий, был готов породниться с ним. Настаивали на этом браке местный священник и крёстная мать молодого человека. Но богатое приданое девушки смущало его: знал, что найдутся люди, которые обвинят его в браке по расчёту. Жалованья сельского учителя в восемнадцать рублей было достаточно, чтобы прожить одному. Свадьба не состоялась.
Вскоре Евфимий получил предложение переехать на работу в Воскресенско-Лопуховскую школу в двадцати пяти верстах от Пензы. Здесь ему полагалось жалованье в двадцать рублей, да еще восемнадцать с половиной за уроки пения и управление церковным хором. Жилье из пяти комнат вместо одной в Архангельском. Эти средства и условия уже позволяли завести семью и обеспечить её безбедное существование.
На скорейшей женитьбе настаивали дядя с тётей, так как считали опасным бессемейное проживание молодого человека, которому на службе приходилось общаться с женщинами. Боялись случайных связей. Поэтому присмотрели ему невесту - дочь преуспевающего односельчанина Константина Кирьянова, - Александру.
Евфимий при знакомстве с невестой убедился, что девушка настроена против него, нет надежды, что когда-нибудь полюбит. Очень хотел избежать и этого брака, несмотря на слово, данное крёстным родителям и Кирьянову. Но свадьба состоялась.
Александре было всего пятнадцать лет, она была избалована, себя считала красавицей. Мечтала о богатом и красивом женихе. Отец вожжами выбил из дочери согласие идти под венец с нелюбимым человеком. Молодая женщина с первых дней демонстрировала мужу и окружающим своё пренебрежение к Евфимию. Он очень переживал неудавшийся брак, но сделать ничего нельзя было, оставалось терпеть. Тревожила его и неглубокая вера супруги. Никогда не видел её молящейся с благоговением.
Среди молодежи уже популярны были разговоры о социализме. Критиковался монархический строй, патриархальность. Всё это вело к обмелению душ, угасанию тяги к духовному, а отсюда невосприимчивость церковных обрядов, непонимание их. Такое настроение среди молодёжи очень беспокоило духовного наставника Евфимия. И он посоветовал воспитаннику избрать духовный путь, стать священником. Евфимий согласился и в 1911 году поступил на пастырские курсы в Москве. Через девять месяцев, в марте 1912 года был рукоположен в сан священника и назначен в сибирское село Ново-Новосёлово.
У него оказались редкостные большие проповеднические дарования. Чтобы услышать его проповеди, крестьяне из дальних сел снаряжали за ним подводу и привозили к себе в глубинку. Отец Евфимий, сам выросший в бедности, не мог оставаться равнодушным к чужой судьбе. Никогда ничего не брал за совершение треб с бедняков. Поначалу весь доход его состоял из продуктов, но и их матушке Александре приходилось утаивать от него, так как он был против подношений от нуждающихся. Сам старался делиться с ними последним.
Приближались годы первой мировой войны. И его многочисленная семья стала испытывать большую нужду. Отец Евфимий не унывал, наравне с прихожанами занимался крестьянским трудом в свободное от богослужений и треб время.
Прослужив пять лет в селе Ново-Новоселово, отец Евфимий 11 марта 1917 года был назначен в Никольскую церковь села Большой Улуй. Здесь, в Красноярском крае, вблизи города Ачинска, прошла почти вся его священническая жизнь. Прихожане любили о. Евфимия за бескорыстие, за его верность Богу и Православной Церкви и за проповеди, которые он говорил не заученными раз и навсегда словами, но из глубины сердца, прилагая к произносимому свой духовный опыт. Когда перед исповедью он говорил проповедь о покаянии, о его благодатных дарах, о грехах, отдаляющих человека от Бога, то прихожане становились на колени, и многие, не стыдясь, плакали вслух, сокрушаясь о своих грехах.
Однажды вооруженный отряд стал обстреливать Большой Улуй, да так усердно, что некоторые дома начали загораться. Матушка Александра собрала детей и спустилась с ними в подпол, а отец Евфимий пошёл в храм.
5 ноября 1917 года состоялось собрание прихожан одного из благочиний Ачинского уезда, на котором о. Евфимий был избран благочинным.
«В начале 1919 года, — вспоминал о. Евфимий, — стали расползаться слухи, втихомолку сначала и более смело и настойчиво потом, что между Ачинском и Большим Улуем оперирует какая-то группа, банда, отряд и т. п. Этот отряд многих едущих в Ачинск или оттуда не пропускает, некоторых грабят, а некоторых и убивают. Базой этого отряда называли деревню Лапшиху. Потом все чаще и чаще в устах народа стала раздаваться фамилия Щетинкина, как начальника отряда, оперируюшего в нашем районе, но еще не бывавшего в Большом Улуе. В конце января или в начале февраля один из граждан села Ново-Еловского привез мне записку, в которой говорилось, что их священник Владимир Фокин взят неизвестными людьми и отвезен в деревню Лодочную. В это же время или немного позднее донесли до меня весть о том, что убит кем-то и еще один священник моего благочиния Михаил Каргополов, бывший до принятия сана офицером казачьих войск.
В это время некоторые из священников переехали в город Ачинск, в некоторых приходах не было священников, некоторые священники не ночевали у себя дома, а у кого-либо из своих прихожан. Проснувшись однажды утром, я узнал, что наше село Большой Улуй занял со своим отрядом Щетинкин, и мы находимся в его власти. Многие из моих прихожан предостерегали меня, чтобы я поберегся — не ездил бы в другие приходы с требами, не выходил бы ночью и т.п. Но я продолжал жить обыкновенной жизнью. Выпадов от лиц отряда Щетинкина против меня тогда как будто не было, по крайней мере, я ничего такого не слышал».
Дважды приходилось сталкиваться отцу Евфимию со Щетинкиным. Бог миловал – все обошлось. Потом в село пришли казаки карательного отряда, преследовавшие Щетинкина и красных вообще. Полковник, командир отряда, обвинил большеулуйцев в сотрудничестве со Щетинкиным и начал репрессии. Расстреливали прямо на месте, по всему селу лежали незахороненные трупы.
«Я выпросил у полковника позволение убрать и похоронить трупы и спросил, что же ожидает село и его жителей? Он ответил:
— А ваш Улуй я сотру с лица земли. Весь выжгу, а население расстреляю, по крайней мере, - каждого десятого, считая баб и ребятишек!
— В таком случае, я надеюсь, что вы не откажете в моей просьбе начать выжигать село с моей квартиры, а при расстреле начать с меня, десятой расстрелять мою жену, двадцатым — моего первого ребенка, тридцатым — второго и так далее до последнего!
— У меня нет ясных доказательств вашей виновности. Ваш дом и ваше семейство будут из общего числа исключены!
— Полковник, подумайте, что вы говорите! А разве у вас имеются ясные доказательства виновности каждого ребенка, каждой женщины, каждого жителя?
— А! Пустая трава из поля вон!
Полковник умылся и сел пить чай. Я же за это время страшно разнервничался. Плакал, умолял пощадить граждан, лучше расстрелять меня и мою семью. Ползал на коленях. Полковник сначала шутил, потом начал успокаивать меня, приглашал пить с ним чай, плюнуть на все. В этот же день был собран сход жителей села Большой Улуй. Офицер штаба сказал им:
— Я не знаю, что предпримет полковник для того, чтобы наказать вас, но думаю, что вам мало не будет.
Я вызвался снова просить полковника за жителей. Снова побежал к нему. Полковник был уже в умиротворенном настроении и обещал мне, что больше никаких репрессий по отношению к большеулуйцам не будет, что и исполнил».
Однажды вооруженный отряд стал обстреливать Большой Улуй, да так усердно, что некоторые дома начали загораться. Матушка Александра собрала детей и спустилась с ними в подпол, а отец Евфимий пошёл в храм.
За ним увязалась старшая дочь Антонина, схватилась за рясу и не отпускает. Пришлось идти вместе. Пожар местами был такой сильный, что, казалось, от жара готовы вспыхнуть волосы на голове.
Отец Евфимий вошел в храм, прошёл в алтарь, открыл Царские врата и начал молиться. Только двое было в храме: священник у престола и ребёнок на коленях перед алтарём. Девочка плакала и просила Бога их всех пожалеть. Отец Евфимий впоследствии говорил, что детская молитва спасла село.
В Сибирь советская власть пришла в 1922 году, и вместе с нею пришло обновленчество. Безбожные власти стремились внести раскол в Церковь, разрушить ее изнутри. Проводились преобразования и реформы в области богослужения и церковной жизни с целью приспособления деятельности Церкви к условиям советского государства. По замыслу власти, новая, «живая церковь» должна была стать еще одним идеологическим институтом коммунистов. За сопротивление живоцерковникам о. Евфимий обновленческим Уездным Церковным Управлением 21 ноября 1922 года был отстранен от должности благочинного, уволен за штат и запрещен в священнослужении, а в августе 1924 года он был арестован и заключен сначала в Ачинскую, а затем в Красноярскую тюрьму, где пробыл несколько месяцев. Возвратился отец Евфимий в село Большой Улуй в начале декабря. Служить было негде - в его храме, как и во всех храмах округа, служил обновленец. Но храмы были пусты - народ не принял обновленчества.
Весной 1925 года в Красноярск прибыл православный архиерей, епископ Красноярский и Енисейский Амфилохий (Скворцов), который благословил отца Евфимия служить, где представится к тому возможность. Известие о прибытии в Красноярск православного архиерея, о его благословении, данном о. Евфимию, дошли до прихожан Большого Улуя, и они принудили обновленца покинуть село. В Великий Четверг 1925 года отец Евфимий стал служить в прежнем храме настоятелем. К июню все четырнадцать церквей благочиния вернулись в православие. 21 января 1926 года состоялось собрание благочиния, на котором прихожане вновь избрали Евфимия Горячева благочинным. 23 июня епископ Амфилохий утвердил выбор церковного народа.
Стойкость отца Евфимия, его верность Православной Церкви в условиях гонения, личная беседа с ним убедили архиерея назначить отца Евфимия настоятелем городского собора. 26 июня 1926 года епископ перевел его в Троицкий собор города Ачинска.
В 1929 году гонения на Церковь, не затихавшие вполне и раньше, резко усилились. Воинствующее безбожие действовало всеобъемлюще, спеша погрузить все стороны земного бытия человека в свою ужасающе гнетущую, безблагодатную атмосферу, иногда действуя с помощью демонстрации ошеломляющего душу бесстыдства. Не раз, бывало, в те годы матери задергивали занавески на окнах и, бросаясь к детям, говорили: «Не выглядывайте на улицу, не смотрите!» В это время совершенно голые мужчина и женщина, нацепив кумачовые полосы с надписью «Долой стыд и совесть!» шли по улицам Ачинска. И так ходили в течение нескольких дней. Для небольшого сибирского городка явление невиданное, верующими оно воспринималось как предвозвестие прихода антихриста. В 1929 году власти попытались сбросить колокола с Троицкого собора, но прихожане не дали. Люди густо устелили землю своими телами, заняв все пространство внутри церковной ограды. Безбожники на время отступили.
Гонения обрушились на священника. Власти отобрали дом. После долгих поисков семья нашла в глухом конце города баню, и в ней поселились о. Евфимий с женой и семеро детей. Вещи и домашний скарб — все к этому времени было властями отобрано. Вместо постели сшили мешки, наполнили их соломой, получился большой матрас, на нем все дети и спали. В углу стоял маленький столик, в предбаннике были сложены дрова.
30 ноября 1929 года отца Евфимия арестовали.
После заключения о. Евфимия в тюрьму к нему в камеру посадили осведомителя Александра Агафонова, который стал убеждать священника отказаться от сана.
— Многие священники сейчас, — говорил он, — работают бухгалтерами, секретарями... На его доводы о. Евфимий ответил:
— Бросить священство — никогда не брошу! Служу я по убеждению. Может быть, будет время, когда нас будут возить под соломой, чтобы совершать службы в подвалах или даже ямах, и тогда я не брошу служить. Советская власть преследует христианство. Христианство останется. Возможно, останутся только одни сильные, которые сумеют возродить христианство. Были в древности такие периоды, когда христиан сжигали, но несмотря на это, в катакомбах, в подвалах христиане остались, и христианство восторжествовало.
— Сейчас вырастет молодое поколение, и оно бросит заниматься религией, — заметил Агафонов.
— Ребенок с молоком матери впитает в себя идеи христианства, — возразил о. Евфимий. 23 февраля 1930 года Особое Совещание при ОГПУ постановило заключить о. Евфимия на три года в сибирский концлагерь. Условия в концлагере были таковы, что вышел оттуда о. Евфимий едва живым.
Здоровье батюшки, подорванное в заключении, медленно шло на поправку. Служить было негде. Свято-Троицкий собор прекратил своё существование. Прихожане скрипачниковской церкви позвали служить к ним. Переехали, и с 16 января 1933 года отец Евфимий стал служить. Но недолго. В апреле храм в Скрипачниковском был закрыт. Семья снова осталась без средств к существованию.
Позднее он писал в письмах дочери Антонине:
-Ужасное было время, что и говорить! Недаром уходя оттуда, я просил Бога: «Господи, не допусти меня скоро возвращаться! Пошли мне смерть, но не допусти возвратиться». Ужас был полный! Тут ребятишки мрут с голоду, а тут ещё я объедаю их! Тут я был виноват – что я не плотник, не кузнец, не чернорабочий… Доказывая всю мою ненужность, матушка говорила и то, что Женю (старшего сына) выгонят из-за меня с работы, что Женя ворчит и не знает, как отделаться от меня. Одним словом, ужаснее ужасного!!!
Чтобы не обременять семью, о. Евфимий решил на время уйти. Зима, самые морозы. Он собрал все свои пожитки, столярный инструмент — все нужное и оставлять нельзя. Поклажи набралось два мешка, не менее трех пудов. Попробовал поднять — тяжело, не дойти с ними до Ачинска. Простился с женой, с младшими детьми — никто не удержал, не попросил остаться, а как на то он надеялся, ведь никак ему с такой поклажей не дойти по лютому морозу до города. Взвалил о. Евфимий мешки перевязкой на плечи и вышел. Прошел версту, а казалось, десять — так тяжело, и все оглядывался: не выйдет ли кто из домашних, не позовет ли вернуться? Но никто не бежал его возвращать, пустая дорога, ни впереди никого, ни позади. Да и кто теперь пойдет пешим под ночь… Чудом не замерз - подвез мужик на подводе – пожалел.
Не хочется, чтобы у читателя сложилось негативное отношение к матушке Александре, тем более, не дай Господь – осуждение. Семейный союз православных супругов – всегда крест. Крест для обоих. Только сердцеведец Господь может сравнить и верно оценить эти два подвига. Подвиг мученика и исповедника Евфимия Горячева, крепкая вера которого помогла ему перенести все лишения и невзгоды. И незаметный подвиг его спутницы жизни, не по убеждению, а против своей воли разделившей с нелюбимым человеком весь ужас этого страшного времени и своего положения – жены отверженного обществом, гонимого властью, презираемого даже собственными детьми мужа – священника, сохранившей, не смотря ни на что верность ему и семье…
После Скрипачинского о. Евфимий служил некоторое время в Покровской церкви далекого села Бея, - но тоже недолго. Лишаемые властью экономических основ своего существования, церкви быстро закрывались. Продолжал служить в своем доме.
Вера. Вера православная. Для всякого человека, а для русского человека в особенности, это необходимейшее содержание души и всей жизни. Без веры русский человек начинает беспрерывно жаловаться и беспредметно унывать. В окружающем мире он действует уже как слепой, но при этом не обращается за разрешением своих жизненных вопросов к Богу. И, как всякого человека, надеющегося более на людей, нежели на Бога, его ждет разочарование. Отец Евфимий смиренно выслушивал жалобы прихожан, хотя сам жил с семьей впроголодь. Всегда говорил: «Не жаловаться нужно, а исполнять заповеди и всё терпеть».
Годы, проведенные в тюрьме, непосильный труд в лагере и голод подорвали здоровье. Отец Евфимий начал болеть, в 1936 году с ним случился инфаркт и он слег. К началу Великого поста батюшка почувствовал в себе силы служить. Решил служить открыто хотя бы первую неделю поста, на Вербное воскресенье и на Пасху. А после, - как Бог даст. Служил он, не спрашивая разрешения властей, но перед самой Пасхой подал заявление, чтобы разрешили служить на Пасху, на Фомино воскресенье и на Радоницу. А про себя решил: разрешат или нет — все равно буду служить, а власти хотя бы не скажут, что не просил разрешения. Отвратительным раболепством было бы отказаться от Пасхальной службы. Верующие собрались в дом священника пораньше, человек тридцать. Началась пасхальная заутреня; около двух часов ночи в дом ворвались сотрудники НКВД с обыском. Все присутствовавшие были переписаны, а священник арестован. При обыске у священника изъяли личную переписку, церковную книгу с регистрацией рождений, смертей и браков, приходно-расходную книгу, церковную кружку, в которой было сто пятьдесят рублей, тысячу двести свечей, семьдесят крестильных крестиков, пятьдесят пять книжечек для церковных поминаний и ветхую ризу. Пересмотрев все отобранное, власти обнаружили, что священник аккуратно вел все записи рождений, браков и смертей. Сравнили их по книгам, хранящимся в сельсовете. Оказалось, что в сельсовете не зарегистрировано за 1934 год пятнадцать человек родившихся и девять умерших; за 1935 год не зарегистрировано одиннадцать умерших. Обвинили священника, что вопреки запретам советской власти он вел «регистрацию гражданского состояния» и тем «вредил советскому государству, втягивал в преступления часть колхозников и трудящихся единоличников...»
В тюрьме отец Евфимий опять писал в своей объяснительной записке: «Если меня необходимо обвинить – покорюсь этому с радостью. По окончанию следствия прошу меня из-под ареста не освобождать, потому что освободившись, я снова буду чувствовать себя обязанным исполнять свои священнические обязанности, то есть и крестить, и отпевать, и совершать другие требы».
В мае следствие было завершено, и священника перевели из дома предварительного заключения в Бее в Минусинскую тюрьму. Его обвинили «в том, что он, будучи священником, собирал у себя на квартире верующих и совершал богослужения, на которых высказывал антисоветские речи...» Отец Евфимий признал, что действительно дома служил, но все иные обвинения отверг. В августе 1936 года Особое Совещание при НКВД приговорило его к трем годам лагеря. В конце августа он был отправлен с этапом в карагандинские лагеря. В степи о. Евфимия сняли с этапа и отрядили перегонять к озеру Балхаш стадо овец. Затем он был заключен в лагерь неподалеку от станции Долинка. Через год, летом 1937 года, против иерея Евфимия было начато новое дело. Он был в то время в лагерной больнице и успел отправить домашним свое последнее письмо. Писал, что состояние его здоровья тяжелое, кроме того, потерял очки и их раздавили, так что он теперь слепой. Украли обувь, белье и, наверное, выбросят из больницы раздетым, потому что его надо кормить, а он уже числится не за лагерем, а за оперчастью как подследственный.
Вскоре о. Евфимий был приговорен к расстрелу и 15 сентября 1937 года расстрелян.
Иным был путь друга о. Евфимия священника Никиты Сторожева, также принявшего смерть в заключении. Да и характера о. Никита был совершенно иного. Родился он в 1885 году в селе Ново-Жуковка Вольского уезда Саратовской губернии. Окончил учительскую школу. Избрав путь священства, он должен был жениться, потому что уходить в монастырь не собирался, а рукополагать для приходской церкви священника неженатого тогда было не принято. Но не было у Никиты невесты, и был он настолько стеснительного характера, что с девушками не знакомился. Посоветовали ему съездить в Пензу в институт благородных девиц.
Женихи в пансион ездили часто. Но прежде чем отдать невесту, начальство пансиона наводило подробные справки о женихе. Неудачное замужество воспитанницы могло повредить репутации учебно - воспитательного учреждения.
Никите Сторожеву показали будущую невесту Валентину. Она была поздним и единственным ребёнком в крестьянской семье. Родители опасались, что с их смертью войдёт в жизнь дочери чёрная нужда, и она всю жизнь будет вынуждена заниматься непосильной работой. Поэтому решили дать ей хорошее образование, для чего продали часть домашних животных и имущества. Надеялись, что дочка устроится воспитательницей детей в богатый дом. А может Бог даст ей хорошего молодого человека.
Никита пришелся по душе невесте, её родителям и институтскому начальству. Молодых обвенчали. Но оба оказались настолько стеснительны, что всю жизнь прожили друг с другом, как брат и сестра. Но без детей не остались.
Как-то зимой, девушка, помогавшая матушке Валентине по хозяйству, сказала, что к ним в баньку просится женщина. Матушка попыталась пригласить гостью в дом, но та хотела именно в баньку. Валентина решила, что женщина хочет помыться, постираться и разрешила воспользоваться банькой.
Оказалось, что нежданной гостье подошло время рожать. Через пару дней женщина исчезла, пообещав вернуться за ребёнком, как только найдёт работу. Матушка всё подыскивала удобный момент, чтобы рассказать отцу Никите о брошенном ребёнке. Он сам заметил волнение Валентины, спросил, чем озабочена. Узнав о ребёнке, спросил, когда родился, посмотрел в святцы и сказал: «Прокопий будет».
Так и окрестили малыша. Рос он у них, как родной. Прихожане и не догадывались, что это не их сын.
Когда Прокопию было шесть лет, через село Большой Улуй, где служил тогда Никита, проезжал обоз с детьми. Это были корейские сироты. Родителей, которых высылали в глубь страны, размещали по лагерям, освобождая от корейских поселений приграничные дальневосточные районы.
Стоял обоз в селе несколько дней. И вот шли о. Никита с женой и маленьким Прокопием мимо обоза. Видят, на телеге лежат, как полешечки, дети, завернутые в тряпье. Ротики открывают, голодные.
Возчик, сопровождавший их, говорит:
— Люди, возьмите по ребеночку, воспитайте. Ведь это круглые сиротки погибают. Ведь они маленькие, их кормить надо!
Прокопий подошел к телеге, взял матушку за руку и сказал: «Мамочка, возьмем одного ребеночка!» Она отвечает:
— Которого?
— А вот этого.
— Ну, раз ты выбрал... братика... или сестричку — мы дома посмотрим... Взяли, оказалась девочка. Назвали Марией, крестили. Воспитывали, как свою, всему ее научили. И были эти дети о. Никите и матушке Валентине как родные и великим утешением — благодарное детское сердце глубоко отзывалось на истинную любовь, какую они видели со стороны священника и его жены.
Отца Никиту арестовали в 1935 году. Направили в концлагерь около Кемерово. Здесь он заболел тяжелой формой воспаления легких. Узнав об этом, матушка Валентина срочно собралась и поехала. Добилась свидания. Состоялась последняя их встреча. Вскоре отец Никита скончался. Администрация лагеря разрешила жене взять тело мужа для погребения.
Какой же была дальнейшая судьба Троицкого собора? «Неистовые атеисты», чтобы смягчить общественное мнение, - пишет в «Летописи града Ачинска» известный краевед Геннадий Степанович Лопаткин, - старались привлечь на свою сторону часть верующих и кому-то пришло в голову привлечь на небогоугодное дело блаженных, которые всегда кормились возле паперти Троицкого собора. Их было двое. Тихий, благостный Мишенька Прозорливый, которого привечали все, и умственно отсталый нищий, хромой на одну ногу, за что имел кличку «Каташа». Сами они ничего не могли сделать, но под их прикрытием, якобы с согласия верующих, в одну из осенних ночей «неистовые» разломали колокольню и сбросили на землю главный колокол, самый красивый и звонкий из имеющихся в Ачинске. В следующие три ночи сняли и сбросили остальные колокола».
5 марта 1934 года на заседании Президиума горсовета под номером 11 рассматривался вопрос «О сносе бывшей церкви, прилегающей к саду Ленина». Было решено: «Считать невозможным использование помещения бывшей церкви без материальных затрат и, принимая во внимание безобразное архитектурное состояние здания, напоминающее обыкновенные складские помещения, расположенные в центре города, просить райисполком разрешить снос указанного помещения, а материал использовать для нужд строительства» (фонд Р.310 опись 1 д. 79 п. 17). В начале 1934 года Троицкий собор был взорван. Стараниями «неистовых атеистов» из блоков и кирпичей собора была построена городская баня, причём в непосредственной близости от того места, где ещё со времён ачинского острога стояла самая первая церковь Святителя Николая Чудотворца. На фундаменте Троицкого собора соорудили летний кинотеатр. Кинотеатр дважды горел; после второго пожара восстанавливать его не стали.
На юбилейном Архиерейском Соборе 2000 года священник Троицкого собора священномученик протоиерей Евфимий Горячев был причислен к лику святых. Епископ Красноярский Амфилохий (Скворцов) также удостоился мученического венца. Он был расстрелян 1 октября 1937 года, испытав на себе все тяготы сталинских застенков. Вошли в сонм новомучеников российских священники Владимир Фокин, Михаил Каргополов, Трофим Кузнецов.
4 ноября 2002 года в день престольного праздника Ачинского Казанского собора на месте разрушенного Свято-Троицкого собора, бывшего некогда главной святыней города Ачинска, был установлен Поклонный Крест. Крест освятил Архиепископ Красноярский и Енисейский Антоний. Промыслом Божиим это важное событие в духовной жизни ачинцев состоялось в год 200-летия со дня освящения собора.
