Священномученик Михаил Каргополов
Священномученик Михаил (Каргополов) служил священником в селе Петровское Ачинского уезда Енисейской губернии. До принятия сана он был офицером казачьих войск. Большевики арестовали его 31 января 1919 года.
Отъехав немногим более километра от села, красноармейцы остановили лошадей, вытащили священника из саней, сорвали с него шубу и потребовали, чтобы он снял с себя крест. Отец Михаил отказался. Тогда они попытались силой вырвать из рук священника крест, но безуспешно. Сжимая в руках крест, священник молился и говорил: «Не ведят бо, что творят!» Один из палачей выстрелил в упор ему в голову. Отец Михаил упал, и они стали стрелять в него, выпустив зарядов двадцать, пока не убили.
17 марта 1919 года в Благовещенской церкви города Красноярска епархиальным архиереем в сослужении многочисленного духовенства было совершено торжественное отпевание священника. Тело пастыря-мученика было погребено рядом с Благовещенской церковью.
Примечание:
Использованы материалы: Енисейские епархиальные ведомости. 1919. № 5.
УФСБ России по Красноярскому краю. Д. П-8846.
Игумен Дамаскин (Орловский)
"Сибирский крест". Священномученик Михаил Каргаполов
Священномученик Михаил Каргополов: сила веры казачьей души
Поклонный крест и табличка на месте убийства отца Михаила Каргаполова. Как было установлено в экспедиции, дата не соответствует действительности
РОМАН БОБРОВ
В январе 1919 года в селе Петровском Ачинского уезда (ныне — деревня Петровка Бирилюсского района) произошло убийство. На первый взгляд, ничего необычного — красные убили священника, сколько таких ужасных случаев было за Гражданскую войну? Но чем больше подробностей становилось известно, тем сложнее оказывалась эта история… Что же на самом деле случилось тогда в сибирской глубинке — в новом выпуске проекта «Этапами веры».
Михаил Михайлович Каргополов (вариант написания фамилии, встречающийся в некоторых источниках — Каргаполов) родился в семье потомственных казаков. Его отец, Михаил Семенович, был хорошо известен в губернии — после долгой службы в казачьих войсках он вышел в отставку в звании полковника, после чего еще дважды выдвигался на выборы в красноярскую городскую думу — в 1914 и 1918 годах. Близкие даты рождения, одинаковые фамилия и отчество позволяют судить, что Михаил Семенович Каргополов был родным братом Дмитрия Семеновича Каргополова, выдающегося учителя, краеведа, основателя библиотеки и краеведческого музея в Ачинске и краеведческого музея в Минусинске. Есть и некоторое сходство в судьбе старших братьев Каргополовых и детей Михаила Семеновича — в обоих случаях старший брат (как Михаил Семенович и его старший сын Михаил Михайлович) шел по пути службы в казачьих войсках, а младший — обучался на учительскую профессию, что позволяет судить об определенной семейной традиции.
Красноярские казаки в годы войны
Красноярская казачья сотня, на самом деле, была сотней только в межвоенные годы. На период Русско-японской войны и Первой Мировой войны она была увеличена до дивизиона из трех сотен. Однако, вопреки ожиданиям многих казаков, с началом «Великой войны» на фронт они не отправились, а были оставлены в губернии «для поддержания порядка». Рвавшиеся в бой казаки неоднократно писали прошения о направлении в действующую армию, в отдельных случаях даже сбегали туда в качестве добровольцев.
Красноярская сотня же, после воссоединения с вернувшимися фронтовиками, в декабре 1917 года выступила из города на юг губернии, опасаясь превосходящих сил большевиков. Этот поход закончился плачевно — рядовые казаки, в основном, постепенно покидая войско возвращались в Красноярск, а офицеров туда вернули уже в качестве арестантов, посадив в тюрьму. Свести в одном городе вернувшихся казаков и их лидеров стало роковой ошибкой для большевиков. Если судить по воспоминаниям Алексея Тялшинского, одного из арестованных офицеров, именно стремление казаков выручить приговоренных к расстрелу офицеров положило начало июньскому восстанию в Красноярске.
Оно закончилось падением власти первого большевистского правительства и его бегством на пароходе в сторону Енисейска — имена тех большевиков, схваченных и расстрелянных в отместку за приговор арестованным офицерам, всем знакомы по названиям некоторых центральных улиц города. И именно тогда, в июне 1918, был рукоположен во священники Михаил Каргополов… После этого красноярские казаки влились в белое движение в Сибири, воевали под началом Колчака, отступали вглубь страны с Великим Сибирским Ледяным походом Каппеля, и пережившие все это, впоследствии, осели с другими белыми эмигрантами в китайском Харбине.
Михаил Михайлович пошел по стопам отца и служил в Красноярской казачьей сотне. Известно, что до 1913 года он служил в чине хорунжего, к 1914 был возведен в подъесаулы и занял должность адъютанта сотни, а уже в 1917 году стал есаулом, оставшись одним из последних офицеров красноярских казаков, не попавших в действующую армию на фронтах Первой Мировой войны. По всей видимости, именно конфликт с армейским начальством, которое многочисленные ходатайства о переводе на фронт воспринимало в штыки, угрожая наказанием, в конечном итоге
привел к переходу Михаила Каргополова в духовное ведомство.
В апреле 1918 года будущего священномученика рукоположили диаконом к Благовещенской церкви города Красноярска. К этому времени в Красноярске уже почти полгода была установлена советская власть. Объединившиеся с вернувшимися фронтовиками казаки покинули город. Уже 29 июня 1918 года отец Михаил был рукоположен во священники к Петропавловской церкви села Петровского, но именно в это время ситуация в городе сильно изменилась. Первое советское правительство в городе было свергнуто, и, не без участия вернувшихся казаков, в Красноярске установилась власть белого Временного сибирского правительства (впоследствии замененного правительством Колчака), а противостояние «белых» и «красных» в губернии приобрело черты полноценного военного конфликта. Трудно сказать, какое именно из этих обстоятельств эпохи задержало новопоставленного священника. Было ли это духовное окормление вернувшихся в Красноярск братьев-казаков, или небезопасность уездных дорог, где уже рыскали партизаны — но судя по метрическим книгам петровской церкви, к совершению Таинств в ней отец Михаил приступил только в самом начале января 1919 года, спустя полгода после назначения. И всего за месяц до собственной смерти.
Село Петровское было новосельческим — люди сюда приехали по столыпинской реформе совсем недавно, получили не приспособленную для возделывания землю, и должны были в короткие сроки в полевых условиях ее к этому приспособить и начать питаться от плодов трудов своих. И пусть ко времени прибытия отца Михаила они уже осели и вели какое-никакое хозяйство, богаче они не стали.
Старожилы и новоселы в Сибири
Освоение русскими поселенцами Сибири практически началось еще в XVI веке.
За столетия прошедшие до начала Гражданской войны, здесь успел сформироваться довольно большой пласт «старожилов», уже несколько поколений проживавших на сибирской земле. До строительства Транссибирской магистрали и столыпинских мер по поддержке переселения в Сибирь, движение переселенцев было сравнительно умеренным и в основном состояло из крестьян северных губерний России. В среднем, за 25 лет переселенец успевал обзавестись собственной землей, жильем, сельскохозяйственным оборудованием и связями (в том числе родственными) с другими старожилами, после чего фактически принимался в старожильческую общину и признавался таким же старожилом, как и другие ее члены.
Иначе обстояли дела у переселенцев новой волны, последовавших в Сибирь в конце XIX и особенно в начале XX века. Среди них преобладали жители центральных и южных губерний России, не приспособленные к жизни и ведению хозяйства в сибирских условиях. Мало того, что они попросту не знали, как выжить в сибирском холоде, как построить дом или возделывать землю в тайге, старожилы нередко отмечали среди них лень и пьянство, а сам масштаб переселенческой кампании сделал практически невозможным постепенное освоение выдаваемых новоселам земель.
В итоге отмечалась бедность и высокая смертность среди переселенцев, сами же они настаивали на переделе земель старожилов, совершенно для тех неприемлемом. Возникшее имущественное расслоение накалило отношения между старожилами и новоселами до предела. Иосиф Окулич, казак Красноярской станицы и в то же время инженер-агроном, работавший над снабжением армии в 1917 году как раз в Сибири, приводил в пример переселенцев станицы Каратуз, получивших 3,5 десятины земли на мужскую душу, и казаков той же станицы, имевших по закону 40 десятин на душу. Нужны ли другие объяснения отношению переселенцев к казакам?
Впоследствии, именно находившиеся в бедственном положении новоселы стали опорой большевиков в Сибири — пусть не такой надежной, как пролетариат Центральной России, но все же очень близкой по социальному статусу и мотивации. Михаил Каргополов, к своему несчастью, олицетворял сразу две категории, ненавистные таким людям — зажиточных казаков-старожилов, якобы отнимавших у них лучшие земли и природные богатства сибирской земли, и духовенство — о богатствах Церкви и возможности их присвоения к тому времени знал уже каждый, попавший в поле зрения большевистских агитаторов…
Преступление и подвиг
На подъезде к Петровке, в предполагаемом месте убийства священномученика, стоит поклонный крест, установленный в 2013 году Братством православных следопытов. Если предположение верно, отца Михаила вели в сторону Орловки — чуть более обжитой деревни, которая и расположена была ближе к нынешнему районному центру. То есть его не увели глубже в тайгу, где убийство было бы проще скрыть, напротив, повели в сторону более оживленного места.
Сама деревня Петровка сегодня едва ли может называться населенным пунктом. Вдоль дороги стоит несколько десятков домов, многие откровенно заброшены, а и те, что как будто бы обитаемы, трудно назвать ухоженными. На въезде в деревню в высокой траве прячется обелиск тем самым «партизанам» — «героям», замучавшим безоружного священника зимой 1919-го. К кресту, кстати, хоть он и стоит поодаль от деревни, подобраться значительно проще. От Петропавловской церкви, конечно же, ничего не осталось.
Здесь мы должны были встретиться с местным старожилом, что-то знавшей о тех событиях, но не застали ее. Вообще во всей деревне мы нашли лишь одну старушку, хоть она и утверждала, что живет здесь человек пятьдесят. О тех событиях она ничего не знала, и в итоге так мы и покинули деревню ни с чем — лишь запечатлев этот памятник неудавшейся попытке заселения и освоения сибирских просторов.
Уже вернувшись в Новобирилюссы, мы узнали от работавших в архиве коллег о том, как недолго прослужил в Петровском отец Михаил. Но прояснить, что двигало убийцами священника это не помогло, таких записей мы не нашли. Многим служителям Церкви удалось пережить Гражданскую войну — всеобщего плана по физическому уничтожению духовенства тогда еще не было, да и социальный состав, как и мотивы «красных» в Сибири несколько отличался от того, что были в Центральной России, делая их в целом более лояльными к духовенству. Часто поводом для убийства служили ложные доносы о той или иной помощи, которую священники оказывают «белым». Были и случаи, кажется, мотивированные одной лишь ненавистью и полной потерей человеческой сущности, но что заставило «партизан» убить практически только что прибывшего священника, в такой дали от уездных городов и активных боев?
Ответить на этот вопрос (а заодно узнать больше о последовавших событиях) нам помог разговор с людьми, изучавшими историю Орловки и Петровки, общавшихся с еще живыми тогда свидетелями в том числе и событий 1919 года. Они-то и рассказали нам о том, как тяжело строились эти деревни, как враждовали строившие их новоселы со старожилами, занимавшимися здесь и промыслом, и возделывавшими уже лучшие земли… И о том, что первым делом переселенцы в новых селениях всегда строили церковь. Откуда же такая ненависть к священнику?
— По рассказам как было? — Сидели мужики, пили самогонку, и говорят — пойдем батюшку тряхнем… Ну и поехали, а батюшка что? То ли в самом деле денег не было, то ли что, но они его вывезли…
— Это же красноармейцы были, да?
— Нет, это простые люди. Петровские люди его расстреляли. Красноармейцами их представили уже после, памятник им поставили, потому что белогвардейцы расстреляли их.
— Казаки приехали и всех расстреляли?
— Тех, которые батюшку казнили, только тех и расстреляли. Ну и потом уже тех, которых казнили эти казаки, их превратили в красноармейцев, превратили в героев, памятник им поставили. На самом деле они не были никакими красноармейцами, они просто были местные жители, которые заправляли в делах наших, как бы представители советской власти. А казаки даже не касались нашей деревни. Они не тронули никого, так все вспоминали.
И, что характерно, когда мы разговаривали со старожилами, никто не осудил казаков, наоборот — осудили тех, кто расстрелял батюшку. Это — чистая правда. Вот так рассказывали эту историю старожилы. Даже до редакции «Енисейских епархиальных ведомостей» в 1919 году уже дошла легенда о красноармейцах, ни с того ни с сего вывезших отца Михаила в лес и расстрелявших его, не говоря уже позднем советском мифе про большевиков и карателей. Но в народной памяти петровцы сохранили, как все было на самом деле.
Последствия
Устанавливавшейся власти большевиков были нужны свои «мученики», и когда речь заходила о людях, убитых «карательными отрядами белых», лишний раз разбираться в том, за какие «подвиги» они были казнены, никому нужно не было. Так убийцы и стали красными партизанами, в память о которых был установлен обелиск на въезде в деревню.
А тело отца Михаила вернули в Красноярск. Отпевание состоялось в Благовещенском соборе — где и начиналось недолгое служение святого на ниве Христовой. Там же его и похоронили. Вскоре там похоронят и казаков, оборонявших Енисейск от настоящих «красных» — возможно среди них были и те, кто расправлялся с убийцами петровского священника. Но в советское время все эти захоронения были утрачены…
Так закончилась эта история, начавшаяся из-за ненависти, — той самой ненависти, что вообще в принципе послужила отправной точкой для Гражданской войны, — и разрешившаяся множеством смертей, — невиновных и виновных, причастных и непричастных, породившая ложных героев и надолго предавшая забвению истинных. Она словно стала слепком всей Гражданской войны в целом.
С отцом и братом Михаила Каргополова советская власть разделалась уже после, в эпоху массовых репрессий, памятуя об их «эксплуататорском» казачьем происхождении. Церковь, которую первым делом построили петровцы в своей деревне, закрыли в 1932, а в 1960-е разобрали и перевезли в соседнюю Орловку, чтобы собрать из нее здание администрации. Но, как ни удивительно, в народной памяти сохранилось предание о священнике, невинно убиенном своими же, петровцами, даже сквозь поколения, и хранится теперь теми, кто сам и не застал этих событий.
***
Тогда, в 2017 году, возвращаясь из Новобирилюсс в Ачинск во время нашей экспедиции «Сибирского креста», мне было трудно уложить всю эту историю в голове. В этой, казавшейся изначально такой простой, и, как бы ужасно это не звучало, обычной для того времени истории — красные убили священника, — оказалось столько деталей, мотивов, смертей, последствий.
Но самой странной мыслью был вопрос — а справедливо ли вообще было считать отца Михаила святым? Ведь, получается, это простой криминал — пьяные мужики убили из-за денег, где же здесь гонения на Церковь? Но на самом деле, Михаил Каргополов совершил подвиг и пострадал за веру. Веру, свет которой он приехал нести в Петровское.
Он не побоялся новоселов, которым так ненавистно было его казацкое происхождение. Не побоялся и той бедности, в которую неизбежно попадал из своей, надо полагать, сравнительно сытой жизни в Красноярске. И даже на пороге собственной смерти не переставал молиться за своих мучителей. Которые веру отца Михаила не приняли, отвергнув самым жестоким возможным образом, и променяли вырванный из холодных рук мученика крест на бутылку водки.
Это на самом деле было актом гонений на Церковь, причем в наиболее страшном варианте — неосознанном, совершенном из-за утраты человеком человеческого образа, созданного по подобию Божиему.
Из «Енисейских епархиальных ведомостей», 1919, № 4
К смерти отца Каргополова
В воскресенье похоронили отца Михаила Каргополова… Хоронили священника, убитого только за то, что он был пастырем, был служителем Христовым.
Отец Михаил был казак по рождению. Казацкая душа знает одно свойство: решимость. Мы видим, как казаки решительно и внушительно встали на защиту поруганной и разрушенной родины. Высокий холм свежей могилы и многие другие свежие могилки говорят об их ратном деле, и отец Михаил, как казак душою, не мог не встать на защиту поругаемой и унижаемой родины.
Но он избрал иное орудие действия: он нашел, что силы его души дают ему право взять в руки духовный меч и идти к темному народу со словом любви и с крестом в руках, и он оставил свое офицерское положение командира части, оставил любимую с детства казацкую службу и пошел в эпоху расцвета советской власти и гонения на веру — в священнослужители.
Здесь выявилось это свойство казацкой души — решимость. Его ничто не остановило, когда в душе создалось решение идти к народу с словами любви Христовой. Злые люди, которые сознательно выбивают все то, что есть чистого, интеллигентного, культурного в России, чтобы ее еще более обессилить и уронить, увидали в этом решительном и чистом человеке опасного для их разрушительной работы врага, и они его убили: они его били, расстреливали, а над семьей глумились…
Сила духа этой казацкой души сказалась в силе его веры: звери не могли вырвать из рук пастыря его нагрудного креста, так и пристрелили его с крестом в руках. А он сжимал крест в руках, молился о них: «не ведят бо, что творят!..» О юность, юность! поймешь ли ты, какой светлый, чистый облик человеческой души явлен нам этим безвестным пастырем из села Петровского Ачинского уезда?!..
Проект «Этапами веры» реализуется при поддержке грантового конкурса «Православная инициатива»
Фотографии Андрея Андрюшкина
Официальная газета Красноярской митрополии «Православное слово Сибири»
http://kerpc.ru